Осмысление бессмыслицы. Приключения Франца Кафки в Еврейском музее

В попытках понять и принять события, представляющиеся в настоящий момент абсурдными, мы нередко обращаемся к прошлому в поисках причин, предпосылок и пророчеств, данных безвременно ушедшими мудрецами.

Любопытный пример в этом отношении представляет выставка Марии Гадас «Процесс. Франц Кафка и искусство ХХ века» в Еврейском музее, которая одним только названием приглашает зрителя проследить схожесть мироощущения героев чешского экспрессиониста и советских живописцев.

В пространство выставки, расположенной в глубине здания, нельзя попасть сразу — подобно кафкианским героям, зритель проходит через увлекательную, но не связанную в смысловом отношении с «Процессом» монографическую выставку выдающегося советского фотографа Льва Бородулина. Темное и тесное помещение первого зала, как правило, бывает заполнено людьми, занятыми просмотром проспектов и выбором верного маршрута — что не может не наводить на мысль об очередях в государственных учреждениях, выдающих необходимые справки и документы.

Несмотря на то, что путь зрителя обозначен в проспекте, следовать ему совершенно необязательно. Из первого зала можно сразу попасть в «контору», оклеенную тысячью папок с надписью «Дело», бесполезных, безымянных, где представлены работы, по преимуществу, советских концептуалистов с окном Ивана Чуйкова, нарисованным прямо на оконной раме (настолько же искусственным, насколько и неестественным оказывается оно в серой комнате), а за ним и в темный коридор, программу которого с точностью может описать картина Бориса Голополосова «Биться головой о стену» — название это условно, поскольку персонаж в ней ни обо что не бьется, его ноги не стоят на земле, руки и лицо опущены, перспектива не однозначна, и идти этому существу некуда.

Герой романа «Процесс» арестован, причина ареста не известна ни ему, ни тем маленьким людям-конторщикам, чиновникам, стражам, хотя всем этот процесс представляется необходимо важным. Герой свободен, но свобода эта очень зыбкая. Ощущение необъяснимой вины и постоянного присутствия высшей воли, понимание недоступной его пониманию, заставляет его писать объяснительные, которые никогда не достигнут своего адресата. Процесс полностью поглощает героя, вырывает из привычной ему действительности; все его действия не подчиняются логике, поскольку все смыслы недостижимы и смерть, столь же необъяснимая, сколь обыденная и скучная, завершает повествование.

Заданный куратором во вступлении нарратив дает особую оптику для восприятия выставленных работ и зритель не ждет простой иллюстрации. Чем больше посетителей на выставке, тем сильнее воспринимается собственная отчужденность от своих современников. «В окрестностях Замка» — зал, в центре которого находится еще один зал меньшего размера и круглой формы — заставляет вспомнить о герое романа «Замок» землемере К., который беспрерывно движется, но не достигает Замка — метонимии самой высшей воли властей. В контексте этих размышлений проекты непостроенного Дворца Советов Б. Иофана, В. Щуко и В. Гельфрейха представляются удачной метафорой. Повешенные на перегородках центрального помещения с наружной стороны, они как бы фланкируют входы в него. Внутри же выставлены фантастические несбыточные проекты Якова Чернихова, ироничные работы Александра Бродского и Ильи Уткина, и откровенная насмешка в виде повесившейся базилики Тотана Кузембаева. Замка не существует нигде, кроме сознания, где столь же материальными оказываются страхи и вина, отягощающая путь.

Пройдемся по залам повести «Превращение», повествующей о том, как молодой коммивояжёр, с трудом обеспечивающий семью, внезапно оборачивается тараканом, что влечет за собой не только крушение собственных амбиций, но и надежд на возможное благополучие семьи — он умирает запертым в собственной комнате, забытым семьей, выброшенным из жизни. Кафка запрещал иллюстрировать героя — но для нагнетания напряжения кураторам этого и не требуется. Красные полосатые обои, висящие на стенах портреты и изображения сцен обыденной жизни — все это искажено, выведено из зоны нормального, предвосхищает грядущий кризис. В следующем зале — тихом и темном — обои оказываются сорваны, сами же стены плачут, кричат и беснуются в развешанных на них графических работах Василия Чекрыгина, а в качестве мебели зрителя ожидают лишь жесткие проволочные конструкции Ани Желудь.

Небольшой коридор, и вот вы видите самих себя на множестве фотографий, схваченных невидимыми камерами. Но нас, нативных жителей инстаграма, такая метафора паноптикума отнюдь не пугает; напротив, люди фотографируются на фоне самих себя, чтобы показать остальным. В зале неуютно и следует двигаться далее, но там все повторяется заново.

В залах можно испытать настоящее величие и искренний ужас, ужасную скуку и жуткое напряжение. Сложно сказать, что выставка современна, поскольку само ее содержание демонстрирует вневременной характер страх перед начальством, бюрократическим миром и высшей волей. Эстетическое удовольствие, получаемое от выставки, двояко, и носит скорее характер возвышенного, нежели красивого. Но она, безусловно, достойна того, чтобы быть увиденной. Посетить ее возможно до 14 января 2024 г. в стенах Еврейского музея и центра толерантности.

—

Главная иллюстрация фрагменты фотографий с сайта jewish-museum.ru, рубрика выставки, 2023.

Автор: Ангелина Лебедева / Искусствовед

Магистрант программы «История художественной культуры и рынок искусств» НИУ ВШЭ. Исследователь советского изобразительного искусства, музейной теории, истории коллекционирования. Участница международных и всероссийских конференций в области искусствознания.

Написать комментарий к статье...