В поисках. Найти нужное место, когда жизнь зашла в тупик

Куда катится жизнь: уже не дни мелькают, а годы. В зеркале отражается незнакомая одутловатая рожа с бородавками, залысинами, красноватым носом в синих прожилках, дурацкими усишками. Вглядываешься в неё, видишь всё меньше прежних черт. А какое было лицо прежде – двадцать, сорок, пятьдесят лет назад – сложно представить, вспомнить. Разные люди обладали этим лицом. Время ускоряется. Будто, как в детстве, зимой сел на санки перед спуском с горы. Толкаешься ногами, санки не едут. Потом с трудом возникает медленное ускорение. Затем – быстрее, быстрее, наконец мчишься вниз с горы — дух захватывает от скорости, ветра. Вот ухаб и головой в сугроб. Куда катится жизнь… Но тогда из канавы можно было, смеясь, выбраться.

Я открыл глаза. Понял, что лежу на полу. В полумраке громоздились разветвления зелёных труб и вентилей. На одной из труб висели женские трусы салатового цвета. Вера налила в стакан портвейна. Я содрогнулся, выпил и пошёл на выход. Подвальная цементная лестница из бойлерной круто вела наверх. От яркого солнечного света закрылись глаза. Я постоял немного и пошёл через двор бывшего Зачатьевского монастыря к себе в Коробейников переулок. На ветках тополей шевелились ярко-зелёные листья. Всё это: солнечный свет, листья – было ошеломительной, но приятной неожиданностью. Видимо, потому, что попал в подвал в последние серые дни весны, когда шёл и таял снег. И вдруг такое цветение…

У Рембрандта есть замечательная картина из серии «Анатомические опыты профессора Тульпа». Изображён лежащий на катафалке сероватый труп, ногами на зрителя, со вспоротым и прикрытым белой тряпицей животом. Вокруг врачи-хирурги. Но главный – у изголовья. Он изображён без головы: она отрезана верхней линией холста. Осталось туловище в чёрном кафтане, в руках – желтая чашка черепа, отпиленного при трепанации. На меня эта вещь Рембрандта производила большое впечатление. Сделал с репродукции вольную копию на холсте 90×120. Мечтал рисовать трупы в морге.

Зарабатывал тем, что давал два раза в неделю уроки рисунка и живописи. Попадались способные ребята.

Как-то говорю: кто хочет пойти со мной рисовать трупы в морг? Два бесшабашных парня согласились. Приехали утром на Пироговку к моргу 1-го Медицинского института. Переждали, пока отъехал автобус с покойником. Спустились в полуподвал. Я позвонил. Через какое-то время железная дверь покойницкой открылась и перед нами предстала фигура огромного роста в белом халате с бритой головой, с глазами навыкате. Справа, за его спиной, на белом кафеле выступа-стола стояла сковородка и жарилась яичница-глазунья. Запах формалина и жареной яичницы вызывал рвотный позыв. Я тихо сказал двухметровому монстру в халате, что хотел бы с учениками порисовать трупы в его заведении. Помолчав в недоумении, невнятно выругавшись, чудовище захлопнуло перед моим носом дверь…

Я закоченел, очнувшись утром на деревянных ступенях лестницы. Вспомнил: потерял ключи, открыть дверь не смогу. Где я их мог потерять? Одеревеневшими руками залез в карманы телогрейки – там было пусто. Посмотрел вверх на дверь – заиндевевшие ключи торчали в замке. В пивной на разливе была очередь, она расступилась: моя рожа была серая, как у покойника. От зловония пивной мутило. Держа две кружки перед собой, вышел на улицу. Сделав несколько шагов, упал навзничь в мягкий снег. Услышал реплику прохожего: «Хорошо прилёг». Две руки с кружками торчали из сугроба. Я умудрился не пролить пиво…

Был летний вечер, часов пять. С остатка дворницкого аванса за отпуск я взял вина: два портвейна и шампанское. Отправился к Жене Турунцеву в Лопухинский переулок. Взобрался на третий этаж, позвонил в разрисованный мной когда-то звонок. Турунцева не было дома. Сел на лестнице, подумал, откупорил шампанское, глотнул шипящие пузырьки. Через какое-то время на лестнице послышались шаги и предо мной предстал цыган Инерций. Тёмные волосы у него были связаны в косичку. «Што пьёшь один?» – сказал он. Выпили, поговорили. Вспомнили поэта Сашу Кузьмина, проживающего в Ессентуках. Когда вино закончилось, Инерций говорит: «На Казанском у меня есть знакомые: касса, проводники. Если хочешь, езжай в Ессентуки».

Я спал на третьей полке плацкартного вагона. Ранним утром поезд прибыл в Ессентуки. При выходе из вагона я, слегка помятый, предложил проводнице рубль. «Спасибо, он тебе больше пригодится», – сказала она. Кузьмин работал грузчиком в винном магазине. Чтоб не бить баклуши, я стал ему помогать. С утра мы разгружали ящики с вином из машины в подвал магазина. Выпивали, обедали. Как-то я споткнулся и уронил ящик с вином. Бутылки три разбились, мы слегка повздорили. Больше я не стал приходить в магазин. Поехал в Егорьевск к Инерцию. Застал его голым, сидячим в плетёном кресле на веранде дома. Потом из Нальчика отправился на автобусе в ущелье Цей. Шофёр, рыжий осетин, вёл автобус по ущелью с открытыми дверьми. Сидело несколько старушек в чёрных платках, зверски сжимавших металлические дуги кресел. С собой у меня был небольшой, старинный, свиной кожи портфель, которым я щеголял в последнем классе школы. В портфеле были бутерброды. Я бодро взбежал с портфелем вгору. Полюбовался горным видом. Постоял у камня с надписью в честь погибших на траверзе горы Алан-Хол альпинистов. Забрался на ледник, прошёл по нему. Вершина с завихрениями позёмки снега была рядом. Спускаясь вприпрыжку, встретил группу альпинистов с тяжёлыми рюкзаками, верёвками, кошками. Один из них сказал: «В школу опаздывает».

В июле жизнь зашла в тупик. С утра пиво, затем портвейн, стояние в пивной. Я подумал: единственное спасение – ехать куда глаза глядят. Собрал трофейный рюкзак. Утром поехал на велосипеде по Садовому кольцу в сторону Казанского вокзала. Руль не слушался, велосипед «Украина» вилял из стороны в сторону, машины гудели. Поехал назад в Коробейников. Припарковался, ввалился с рюкзаком в пивную, выпил кружку. В магазине на Метростроевской взял две бутылки 0,8 л. портвейна «Абрикосовый аромат». Иван Кусков был дома. Велосипед поставил в коридоре его коммуналки. Понеслось! Мы пили, рассматривали графику, примеряли шляпу, гляделись в мутноватое зеркало шкафа, слушали Луи Армстронга…

Вечером разогретый и взбудораженный я приехал к маме. Попросил её дать сорок рублей. Связал дощечки оргалита, кисти, темперу. Взял снасти для рыбалки. На следующий день, доехав на велосипеде до Казанского вокзала, сел в электричку Москва – Рязань. Проехал по Рязани, переехал мост через Оку. Далее – прямое шоссе с красивыми далями (60 км). Затем свернул на песчаную лесную дорогу. Ехал по ней, иногда увязая в песке (35 км). За лесом открылась деревня Деулино. Стал накрапывать дождь.

Я переехал деревянный мост через реку и углубился в лес. Шёл и ехал по тропе около четырёх километров. Под вечер в лесу поставил одноместную палатку подальше от тропы. Замечательная началась жизнь. Сразу же я поймал под дождь несколько окуней. Выудил на школьные снасти в яме у берега золотистого килограммового карася. На другой день наловил пескарей на тесто, поставил жерлицы. Вечером взяла щука. Оказалось, провидение занесло меня в нужное место: палатку я поставил между двух излучин реки. По утрам на реке курлыкали журавли, их следы я разглядывал на песке. Я бродил десятки километров по лесным дорогам, меня нещадно жрали комары. Я рисовал лубки, кормил рисовой кашей лесных мышей, наблюдал за ужами, ел чернику и ежевику, дышал воздухом с ароматом смолы, пережидал грозу под ёлкой, смотрел на солнечный луч на коре сосны. Так, уехав «куда глаза глядят», неожиданно для себя я пожил в Мещере на реке Пре…

Автор: Александр Попов / Живописец

Советский и российский художник, член «Московского Союза художников». Провел однодневную выставку на Гоголевском бульваре, которая положила начало новому типу московских уличных выставок, ставших неотъемлемой частью культуры 70-х годов СССР. Работы находятся в частных российских и европейских коллекциях, музеях современного искусства.

Написать комментарий к статье...