Место встреч

Рядом с моим домом, через два соседних, в Коробейниковом переулке находилась пивная, лучше сказать советский паб. Это было независимое место встреч и общения местных жителей, московской интеллигенции, оригинальных и интересных людей. Исторический центр Москвы в застойные брежневские времена еще не был окончательно изуродован и сломан, а бедные коренные москвичи не были безжалостно выселены на окраины города нуворишами. Я проводил свободное от учебы в художественном училище и работы дворником время в этой пивной. В ней кипела жизнь с утра и до закрытия. Как водится, распивалось не только пиво: портвейн и водка приносились с собой, разливались из-под полы. Тогда я пил в основном портвейн. В пивной гремела посуда, стоял особый гул, в котором сливалась речь десятков мужчин, разогретые алкоголем они душевно беседовали между собой.

Так, за пивом, я познакомился с двумя людьми. Рядом со мной у стойки бара стояли два арбатских типа. Одному, помоложе, на вид можно было дать лет двадцать, он был в очках, выше среднего роста, узкоплеч, сутулился, разговаривая, немного картавил. Второму было лет пятьдесят, он был тоже высокого роста, худ, в очках, в сером плаще и широкополой шляпе. Первый представился Сергеем Кусковым. Рядом с ним стоял его отец, художник-график, иллюстратор исторических романов Мигеля Сервантеса, Чарльза Диккенса, Александра Дюма – Иван Кусков.

После знакомства с Сергеем и Иваном я стал бывать у них в гостях, встречались у меня, пили портвейн, говорили о живописи.

Оба они жили в прилегающих к Метростроевской улице переулках, в разных коммунальных квартирах. Сергей обитал в коммунальной квартире, в маленькой темноватой комнате окном во двор, на втором этаже в Пожарском переулке (современное название). В этой же квартире в другой комнате проживала его полуглухая, подслеповатая бабка, которая, когда мы приходили с портвейном, гоняла меня, ворчала, почему-то называя «бандитом». Кусков предлагал мне спрятаться от бабки в большом гардеробе в его комнате, что я и делал.

Прокуренная комната, в которой жил и творил художник Иван Кусков, отличалась необычным убранством, особым колоритом, арбатской аурой. Иван называл свое жилье каютой. В небольшой, 13 кв. м., комнате справа от двери стояла кровать, рядом – старый книжный шкаф, по центру комнаты – круглый стол с висевшим над ним абажуром, около окна находилась небольшая конторка красного дерева. Все стены, потолок, стол, абажур, вещи на столе, даже подставка под чайник имели прикосновение рук художника хозяина. Потолок был разрисован умброй и марсом коричневым, цвета увядшей листвы, вязью осенних листьев. На стене висели скрещенные старые рапиры. Подставка на пробках под чайник сделана из ткани, имитирующей кожу, с надписью «Д’Артаньян, Портос, Атос, Арамис». Портреты Дон Кихота, французских мушкетеров, иллюстрация к Чарльзу Диккенсу и другая графика украшали стены кусковской каюты. Иван был в душе романтик, жил в мире образов героев своих иллюстраций. Его отец, Сергей Кусков (к сожалению, не знаю отчества), потомственный московский интеллигент, был врачом, писал стихи. Вот несколько поэтических строк Сергея Кускова-старшего:

Встретим огненною влагой

Бурный день и ночь невзгод,

И, гортань смочив малагой,

Смело кинемся вперёд!

Пусть над бездной мировою,

Наши души веселя,

Разноцветною игрою

Грань сверкает хрусталя!

24.05.1941

Жизнь художника Ивана Кускова закончилась трагически. Во времена «перестройки», когда в продаже не было спиртного, он с каким-то бывшим капитаном дальнего плаванья (подозреваю, что это был бес в образе капитана) купил и выпил левый спирт. На девять лет, до самой смерти, ослепший Иван Кусков был прикован к постели.

Сын Ивана Кускова Сергей был талантливым искусствоведом. Светлая голова, с энциклопедическими знаниями, одарённый, он нашел свой особенный поэтический стиль изложения. Искусствоведа Сергея Кускова вынудили обменять жильё на «золотом километре» Остоженки на Рязанский проспект. А после смерти отца он оказался в Краснодарском крае и умер от рака поджелудочной железы в возрасте 52 лет.