Любовные многоугольники и аллегория Холокоста. Как художники шифруют свои послания в картинах?

Картины не всегда буквально изображают то, что видит художник. Нередко их суть скрывается за абстрактными образами, которые нужно расшифровывать, привязывая их к личным событиям из жизни живописца, историческим обстоятельствам, литературным первоисточникам – словом, «совы не то, чем кажутся». Соответственно, чтобы разгадать высказывание художника, необходимо учитывать особенности его биографии, историко-культурный контекст эпохи, идеи, актуальные для того времени, модные явления, а также быть знакомым хотя бы с основами иконографии, т. е. представлять себе совокупность черт, атрибутов, способов изображения, которые закреплены за определенными персонажами и сюжетами.

Например, Арлекин, одна из самых популярных масок итальянской комедии дель арте, всегда изображается в костюме из разноцветных заплаток, а Пьеро – в белой рубашке и широких белых панталонах. По внешнему облику их очень легко определить, т. е. существует определенная иконография их изображения. К комедии дель арте особенно неравнодушно было русское искусство Серебряного века, в котором, однако, за узнаваемыми масками скрывались вполне реальные лица.

Так, Сергей Судейкин в картине «Моя жизнь» с помощью масок итальянского площадного театра изобразил все свое ближайшее окружение и связывавшие его и его близких отношения. Не всех героев можно точно определить, но некоторые узнаются однозначно. Так, себя художник представил в роли Арлекина, а свою супругу, Ольгу Глебову-Судейкину, музу живописцев и поэтов, актрису, танцовщицу и модель, в роли Коломбины, в образе которой она была впоследствии выведена в «Поэме без героя» у Анны Ахматовой. В роли Доктора оказался изображен поэт Михаил Кузмин, по определению Ахматовой, «Владыка мрака», поистине роковой персонаж – Кузмин, Глебова-Судейкина, сам Судейкин и молодой поэт Всеволод Князев составляли углы запутанного любовного многоугольника, вылившегося в трагедию: Князев в итоге застрелился. На картине он, предположительно, красноречиво изображен в образе вечно печального, с разбитым сердцем Пьеро, держащего перо в руке, как и пристало поэту. Сцена подчеркнуто театрально выстроена и освещена, воплощая собой знаменитое шекспировское высказывание, что вся жизнь – театр, с которым были тесно связаны почти все изображенные, переносившие интриги и страсти из пьес в свою настоящую жизнь.

Художники начала прошлого века не всегда использовали конкретные образы, которые посвященные легко могли считать и интерпретировать, а нередко лишь создавали некое ощущение загадочности, расплывчатости, неуловимости, только намекали на то, что образ что-то значит, но не вкладывали в него одно конкретное значение.

Символизм как стилистическое направление в искусстве конца 19-го и начала 20-го века – это именно мироощущение, а не система фиксированных символов, аллюзий, аллегорий.  

Символистское влияние очевидно в картинах Марка Шагала, одновременно интригующих и использующих конкретные образы, почерпнутые из местного, т. е. белорусско-еврейского фольклора, Библии, парижской жизни. Художник изображает коров, узнаваемые виды белорусских деревень и соборы Витебска, своего родного города, которые символизируют его детство, Эйфелеву башню, означающую его парижское настоящее, летящих влюбленных, в образе которых он запечатлевает себя и свою любимую жену Беллу. Ряд символических образов и метафор переходит из картины в картину, а некоторые используются лишь единожды, они оригинальны для художника и поэтому могут очень по-разному интерпретироваться. Так, семь пальцев, с которыми живописец изобразил себя на одном из автопортретов, трактуются искусствоведами либо в контексте важности самого числа 7 для Шагала, который родился седьмого июля (7-й день 7-го месяца) 1887 года, либо в контексте пословицы на идише «работать семью пальцами», т. е. быстро, ловко.

При расшифровке аллегорий и символистских картин важно учитывать не только происхождение и биографию художника, но и исторический контекст. Так, в «Белом распятии» 1938 г. Шагал использует библейский сюжет как аллегорию Холокоста, развернувшегося при нацистском режиме. Христос на его картине представлен в образе подчеркнуто еврейского мученика, в еврейских одеждах и повязке на голове, окруженного сценами еврейских погромов.

Художники могут использовать как общепринятую символику, так и создавать собственные символы, могут складывать образы в пусть сложную, но читаемую аллегорию, а могут лишь давать намеки на то, что образ что-то значит, но не давать ни единого ключа к его расшифровке, ведь иногда смутное, но волнующее ощущение важнее прямолинейного высказывания.

—

Главная иллюстрация кадр из видео «Театральный Марк Шагал | Шесть художников XX века», канал Arzamas

Автор: Анастасия Курьянова / Искусствовед

Аспирантка программы «История и теория культуры, искусств» Европейского университета в Санкт-Петербурге, выпускница искусствоведческих программ магистратуры и бакалавриата НИУ ВШЭ в Москве, участница всероссийских и международных научных конференций в области истории искусств.